В декабре 1953 года Бен-Гурион, который создал Израиль и пять лет был премьер-министром и министром обороны, ушел как бы в длительный отпуск и переехал в новый кибуц Сдэ-Бокер в пустыне Негев. В первый же рабочий день недавнему премьер-министру поручают вывозить навоз. В кибуце все работают на равных, и Бен-Гурион не просит себе чистой работы.

Но поскольку ему много лет, то в основном на его долю приходится пастушеская работа: он стережет стадо овец.

Обаяние, настойчивость и целеустремленность позволили Бен-Гуриону два десятилетия руководить своим народом. Никто в стране не обладал таким авторитетом в политических и военных вопросах. К нему относились как к мессии, его суждения не оспаривались.

Бен-Гуриона отличало изумительное политическое чутье. Он раньше других понимал, что надо делать.

В тридцатых годах, когда он работал генеральным секретарем Гистадрута, еврейских профсоюзов, Бен-Гурион почувствовал, что сейчас самое главное — заложить основу для еврейской эмиграции в Палестину: покупать землю, любую землю, самую плохую и неплодородную, покупать клочок за клочком и создавать на них еврейские сельскохозяйственные поселения, кибуцы.

Евреи покупали заброшенные, никому не нужные земли, тяжким трудом приводили их в порядок. Земля стала давать урожай. Правда, это не понравилось бедуинам. Они привыкли свободно кочевать по земле и располагаться там, где им нравилось, не затрудняя себя выяснением вопроса, есть ли у этой земли хозяин.

В 1942 году, уловив, что начинается закат Британской империи, Бен-Гурион первым сказал, что создание еврейского государства теперь становится практической целью. В начале 1947-го, понимая, что вслед за провозглашением Государства Израиль последует нападение арабских армий, он сосредоточился на создании собственной армии.

В определенном смысле Армия обороны Израиля была детищем Бен-Гуриона. После провозглашения еврейского государства Бен-Гурион стал не только премьер-министром, но и министром обороны. Сугубо штатский человек, он пользовался непререкаемым авторитетом среди военных.

Считая молодежь главной гарантией динамичной и активной политики, Бен-Гурион выдвигал на высшие посты совсем молодых людей. Игал Ядин стал начальником генштаба в двадцать девять лет, Моше Даян — в тридцать восемь. Шимону Пересу было двадцать девять лет, когда он фактически стал главным человеком в министерстве обороны, поскольку Бен-Гурион не мог заниматься текущими делами данного ведомства.

Это не нравилось старшему поколению политиков, которое полагало, что молодежь не готова к такой ответственности. Но пока Бен-Гурион находился на своем посту, считалось, что молодость и неопытность его выдвиженцев компенсируется его опытом и мудростью.

Уход Бен-Гуриона привел к тяжким последствиям. Ему подчинялись и по должности, и по велению сердца. Когда он ушел в отставку, в правительстве начался разлад.

Уехав в кибуц, он забрал с собой реальную власть над страной.

Его преемник на посту премьер-министра Моше Шарет считался формальным главой правительства. Некоторые министры, такие, как Леви Эшколь и Голда Меир, сохраняли лояльность новому премьер-министру. Другие больше прислушивались к тому, что произносилось в доме Бен-Гуриона, и подчинялись Шарету весьма неохотно.

Отношения с армейской верхушкой у нового премьера и вовсе не сложились. Дипломаты во главе с Шаретом считали, что военная сила служит политике, а не наоборот. Но военные считали себя более важными людьми, чем дипломаты. Военные исходили из того, что только вооруженные силы способны гарантировать безопасность страны и заставить арабов пойти на переговоры. А дипломаты — это просто подручные, они принимаются за дело, когда основная работа уже выполнена.

Моше Шарет был очень умен, знал языки. Он был прирожденным дипломатом и стал умелым государственным деятелем. Но его либеральные взгляды и отсутствие военного опыта помешали ему взять под контроль армию. Молодые, агрессивно настроенные офицеры не хотели ему подчиняться.

Тем более, что все в Израиле знали: Бен-Гурион был против избрания Шарета премьер-министром. Он считал Шарета лучшим в стране дипломатом, но сомневался, что тот справится с управлением государством.

Шарет долгие годы был вторым человеком в правящей Рабочей партии, но у них с Бен-Гурионом были серьезные разногласия. Не в целях, а в средствах.

Они оба готовы были отдать жизнь за безопасность созданного ими государства. Но Шарет исходил из того, что Израиль слишком слаб и мал, чтобы постоянно находиться в состоянии войны с окружающим его арабским миром. Без помощи внешнего мира, считал Шарет, Израиль не сумеет выжить.

Какие из этого следуют выводы?

Во-первых, Израиль должен избегать столкновений и трений с великими державами. Во-вторых, надо всеми силами добиваться мира с арабскими странами, в первую очередь с Египтом. В-третьих, следует не только воздерживаться от военных акций, которые могут этому помешать, но и демонстрировать миролюбие Израиля.

Бен-Гурион считал, что одной дипломатией мира не добьешься. Израиль должен уметь показывать зубы — то есть свою способность сделать больно, если на него кто-то нападет. Всякая враждебная акция арабов должна встречать отпор. Нельзя ничего спускать, и на удар следует отвечать ударом.

Бен-Гурион не верил в то, что арабов можно убедить пойти на мир. Полагаться можно только на собственную силу. Во время первой войны — после создания Израиля — Сирия, Египет и другие арабские страны увидели, что они не могут победить Израиль, и сразу захотели перемирия. Арабы не готовы сражаться до последнего солдата.

Арабские страны должны понять, что их враждебность дорого стоит, говорил Бен-Гурион. Рано или поздно, убедившись в невозможности одолеть Израиль на поле брани, арабские страны сядут за стол переговоров…

Вероятно, ошибка Моше Шарета состояла в том, что, став премьером, он сохранил за собой пост министра иностранных дел. Это мешало его подчиненным видеть в нем полновластного главу правительства.

Особенно плохие отношения у него сложились с министром обороны Пинхасом Лавоном. Как станет потом ясно, назначение Лавона на пост министра было крайне неудачным. Умный и образованный, прекрасный оратор, он был на голову выше любого израильского политика, но, став министром, лишился обычной рассудительности и словно потерял голову.

Ему не хватало опыта работы в правительстве, опыта в военных делах. Ранее он придерживался достаточно голубиных взглядов. Но как только занял пост министра, его взгляды претерпели радикальную перемену. Он стал ястребом, готовым на любую авантюру.

Заносчивый Лавон демонстративно обращался к Шарету не как к главе правительства, а как к равному себе министру. Считал, что Шарету не следует докладывать о военных делах, с ним не надо советоваться и уж тем более незачем получать у него санкцию на проведение боевых, диверсионных и разведывательных операций.

Премьер-министр Шарет пытался объяснить министру обороны, что министерство проводит в жизнь политику правительства, но не определяет политику самостоятельно. Пинхас Лавон равнодушно выслушивал поучения Шарета и оставался при своем мнении.